КОРОНАЦИЯ РУССКИХ ЦАРЕЙ

Из книги: Марченко, Н. Быт и нравы пушкинской эпохи /Н. Марченко.- М.: Ломоносовъ, 2017.- 304 с. – (История. География. Этнография)

   "В тридцатилетнее царствование Екатерины II Москва много видела и веселых, и тяжелых дней. Веселые дни начались с приездом императрицы для коронации 13 сентября 1762 года. В этот день состоялся торжественный въезд государыни. Улицы Москвы были убраны шпалерами из подрезанных елок, на углах улиц и площадях стояли арки, сделанные из зелени с разными фигурами. Дома жителей были изукрашены разноцветными материями и коврами. Для торжественного въезда государыни устроено несколько триумфальных ворот: на Тверской улице, в Земляном городе, в Белом городе, в Китай-городе и Никольские в Кремле. У последних триумфальных ворот встретил Екатерину II московский митрополит Тимофей с духовенством и сказал императрице поздравительную речь. Въезд государыни был необыкновенно торжествен, Екатерина ехала в золотой карете, за нею следовала залитая золотом свита. Клики народные не умолкали».
   Так описывает коронационные торжества по поводу восшествия на престол Екатерины II современник, имени которого история не сохранила. Строго говоря, Екатерина не имела никаких прав на российскую корону. Ее царствование — результат дворцового переворота. Тем более торжественными стали коронационные праздники, пышность их как бы узаконивала акт восшествия на престол жены убитого Петра III.
   Коронация — обряд особенный. Первым русским великим князем, коронованным на царство, был Иван IV Грозный. В то время турки овладели Константинополем, пала Византия, претендовавшая на титул единой всемирной империи, заменившей Древний Рим, и права Иоанна на титул основывались не только на связи московского престола с престолом византийским. Была создана легенда, будто император византийский Константин Мономах венчал на царство киевского князя Владимира Мономаха. Легенда была государственная, и никто не стал уточнять, что, когда умер Константин Мономах, Владимиру было всего два года и никакого венчания, скорее всего, не было. Торжественный византийский обряд коронации был перенесен на Русь, и шапка Мономаха стала символом высшей государственной власти. Москва объявлялась наследницей Византии: Москва — третий Рим, а четвертому Риму не бывать! И даже когда столица была перенесена в Петербург, для коронации царь приезжал в древнюю Москву.
  Торжества коронации назначались после окончания траура по почившему императору: по всей стране рассылался манифест о коронации, в Москве глашатаи читали его на Ивановской площади в Кремле, около колокольни Ивана Великого. Страна была столь велика, а средства связи и дороги так неустроенны, что до самых отдаленных мест известие о восшествии на престол нового монарха доходило только через несколько месяцев.
   «Чин коронования происходил в воскресенье; стечение народа в Кремль началось еще накануне, хотя в тот день был большой дождь; в день же коронования утро было пасмурно, но к вечеру погода разгулялась. По первому сигналу из двадцати одной пушки в пять часов утра все назначенные к церемонии персоны начали съезжаться в Кремлевский дворец, а войска построились в восьмом часу около соборной церкви и всей Ивановской площади», — вспоминал современник.
   Торжественный въезд императрицы совершался в день коронования, до этого она останавливалась вблизи столицы — ее пребывание здесь было «секретом» до самого времени вступления в древнюю столицу. Екатерина прибыла еще 1 сентября в подмосковное село Петровское инкогнито, но какое это было инкогнито?! Ведь на коронацию за ней последовало в Москву около 80000 человек, а для переезда и перевозки багажа потребовалось 19000 лошадей. Какие уж тут секреты?!
   Коронация состоялась 22 сентября 1762 года в Успенском соборе в присутствии всего высшего духовенства и двора, сенаторов и генералитета. «В десятом часу затрубили трубы и забили литавры, и по этому сигналу двинулась процессия в церковь. Государыня между тем, во внутренних своих покоях приготовившаяся к священным таинствам: миропомазанию и причащению, вошла в большую аудиенц-камеру, куда уже все регалии из сенатской камеры принесены были и положены на столах по обе стороны трона».
   На Руси царскую власть воспринимали как власть, обладающую божественной природой. Вслед за Византией в церемонию поставления на царство был принят обряд миропомазания, а в качестве помазанника царь уподоблялся как бы Христу — ведь по-гречески Христос означает «помазанник». И сам царский титул противопоставлялся другим титулам, например королевским, как имеющий божественную природу: ведь в Святом Писании царем называли Давида, Соломона. Обряд миропомазания имеет большое значение в Русской Православной церкви и совершается при крещении: священник мажет святым елеем чело, уста, очи, ноздри, уши, перси, руки и ноги со словами: «Печать Духа Святого». Отныне у человека есть ангел-хранитель, и он не позволит нечистому взять власть над ним. Повторение этого торжественного обряда при коронации символизировало рождение в лице царя нового человека, отныне не принадлежащего себе, но призванного на служение своему народу.
   «Как только государыня из дворца вышла на Красное крыльцо, начался звон во все колокола и военная салютация. При приближении к соборным дверям государыню встретил весь церковный синклит... во главе с архиепископом Новгородским, который поднес государыне для целования крест; митрополит Московский окропил святою водою. Государыня села на приготовленный престол.
   В это время надела она на себя порфиру и орден Андрея Первозванного, а когда возложила на себя корону, то на Красной площади произведена была стрельба. После этого все чины двора принесли ей поздравление...
  Выход из храма был не менее торжествен — все войска при виде государыни в короне и порфире производили салютации. Государыня пошла в Архангельский собор, где поклонилась усопшим предкам, после этого в Благовещенский собор и там приложилась к святым мощам и затем возвратилась во дворец», — читаем у М. И. Пыляева в «Старой Москве».
   После коронации обычно следовали пожалования и награждения, торжественные обеды и угощение народа. Екатерина завоевала любовь древней столицы: она оставалась в Москве до весны, совершила паломничество в Троице-Сергиеву лавру, а на Масленицу был устроен грандиозный маскарад.
   Со времен Екатерины вошло в обычай будущему государю останавливаться в подъездном Петровском замке, и поныне существующем недалеко от Тверской заставы. Там остановился и Павел, коронацию которого вспоминает генерал-адъютант великого князя Евграф Федорович Комаровский. Он не был литератором, и его мемуары доносят до нас голос безыскусного современника события:
   «Отряд, в котором я находился, приехал в Москву прежде двора. Свита великого князя Константина Павловича помещена была против Слободского дворца, в старом сенате, где назначено было место пребывания и для его высочества. По принятому обыкновению император остановился в Петровском дворце.
    Вся гвардия на сей случай была отправлена в Москву. В церемонию наряжены были камергеры и камер-юнкеры; а так как было холодно, то и приказано было им иметь юбер-роки, то есть род широких кафтанов, из пунцового бархата. Ничего не было смешнее, как видеть этих придворных, привыкших ходить по паркету, в тонких башмаках и шелковых чулках, — верхом, Бог знает на каких лошадях, и на тех не умеющих держаться и управлять ими; многих лошади завозили куда хотели, и оттого сии царедворцы потеряли свои ряды и наделали большую конфузию. Особливо примечателен был между ними граф Хвостов, бывший тогда камергером.
  Император остановился в Кремле, только чтобы приложиться к св. мощам и иконам, и, сев опять на лошадь, продолжал шествие свое до Слободского дворца, куда прибыли уже, как начало смеркаться. Мимо государя прошли, однако же, церемониальным маршем все войска, бывшие в строю.
   Надобно было посмотреть на несчастных придворных; некоторых из них принуждены были снимать с лошадей, так они от холоду, можно сказать, окоченели».
  Так описывает происходящее военный человек, сам участвовавший в церемонии. Ошибки на вахтпарадах, неумение держаться в седле были очень опасны — можно было поплатиться ссылкой даже за плохо начищенную пуговицу. Императора Павла боялись, а Павел, как всякий тиран, и сам опасался своих приближенных.
   Придворные дамы не обращали внимания на выправку камергеров — они сопровождали процессию в церковь. Их воспоминания дополняют наши впечатления. Варвара Николаевна Головина, близкий друг будущего Александра I и его жены, вспоминала:
   «Коронационная церемония совершилась пятого апреля, в день Светлого Христова Воскресения, в Успенском соборе. Посередине храма, напротив алтаря, устроили помост, на котором возвышался императорский трон, а в стороне, на небольшом от него расстоянии — был трон императрицы.
   Справа и слева устроили места для императорской семьи, а вокруг ступени для публики. Павел сам возложил на себя корону, потом короновал императрицу, сняв с себя венец и дотронувшись им до головы своей супруги, на которую тотчас же надели маленькую корону».
  Любопытная деталь: императрицу коронует царь, она получает власть из его рук. В Византии было не так: там бракосочетание следовало за коронацией. Будущая супруга императора короновалась также торжественно, как сам император, а затем совершалось бракосочетание — равных. В русском обряде равенства не было, а Павел во время этой торжественной церемонии и вовсе проявил своеволие. Комаровский записал: «Коронация происходила обыкновенным порядком: император короновал императрицу, Марию Федоровну, но было достойно примечания, что император, во время причастия, вошел в алтарь, взял сосуд и, как глава церкви, сам причастился святых тайн».
  Однако на этом коронационные торжества не окончились. Обязательными были парадный обед, праздничные фейерверки и последующее представление императору дворянства. Головина вспоминала:
  «Их величества обедали, сидя на тронах, в большой дворцовой зале, на первом этаже, с готическими сводами и столбами. При входе был помост, откуда смотрели на обед члены императорской фамилии, а по трем остальным сторонам располагались небольшие окна, которые, как и пол, были затянуты красным сукном. Это придавало зале совершенно оригинальный вид, но сделало крайне неудобными те балы, которые в ней впоследствии давали...
   В понедельник и во вторник на Святой неделе двор присутствовал на службах в различных соборах Кремля, а начиная со среды и на протяжении более двух недель их величества каждое утро, сидя на тронах в большой зале, принимали поздравления. Император находил, что представляющихся было слишком мало. Мария Федоровна беспрестанно вспоминала, как ей рассказывала императрица Екатерина о своей коронации, что тогда толпа, целовавшая руку государыни, была так велика, что рука даже опухла, и была недовольна, что на сей раз рука не распухает. Обер-церемониймейстер Валуев, желая сделать приятное их величествам, заставлял одних и тех же людей являться по нескольку раз, под разными именованиями и в разных должностях. Случалось, что один и тот же человек являлся в тот же самый день то как сенатор, то как депутат от дворянства, то как член того или иного учреждения. Императорское семейство и двор постоянно присутствовали при этих поздравлениях. Государь и государыня восседали на своих тронах. Императорская фамилия со своей свитой находилась от них по правую руку, а различные депутации, равно как и московские дамы, которых тоже заставляли являться по нескольку раз, торжественно подходили к трону, кланялись, поднимались по ступеням, целовали руки их величеств и удалялись».
   Так создается миф. Головина искренне считает, что все было так, как она рассказывает, а ведь при всех чудачествах Павла он далеко не сразу выставил напоказ все «прелести» своего царствования. Не страдают ли воспоминания о коронации, которые писались гораздо позже, некоторым креном? Комаровский, бывший свидетелем двух коронаций, и Павла и Александра I, утверждает — Александру радовались как освободителю:
  «День торжественного въезда императора Александра в Москву, как праздник отличается от будня, так оный не походил на бывший четыре года и несколько месяцев тому назад. Тогда все чиновники военные и статские, в карикатурных своих мундирах, ехали по два в ряд, младшие впереди, что составляло предлинную линию в виде протянутой веревки. Император Павел ехал один, и несколько позади два великие князя. Теперь же молодой император, в красе лет своих и богоподобной наружности, ехал окруженный многочисленною и блестящею свитою; все было величественно, а не карикатурно. Перед императором ехало одно только московское дворянство по два в ряд, на отличнейших лошадях, на коих были богатейшие уборы; после церемонии все эти лошади подведены были государю.
    Стечение народа было неимоверное; радостные клики сопровождали императора от самого Петровского дворца до Кремлевского; дома украшены были разными дорогими тканями; дамы во всех окошках приветствовали вожделенного гостя, махая белыми платками своими, развевающимися по воздуху; погода была прекрасная, как посреди лета. Я в жизнь мою ничего не видывал ни торжественнее, ни восхитительнее сего достопамятного дня».
   Мемуарист все противопоставляет коронации Павла, даже погоду, но особенно подчеркивает праздничность происходящего. Радовались освобождению от тирана, радовались молодому царю. Теперь появились надежды на будущее: «Священный обряд коронации происходил, как обыкновенно, в Успенском соборе. Зрелище было восхитительное и трогательное, когда император возлагал корону на августейшую свою супругу, и видеть потом молодую императорскую чету, пленительной красоты, в коронах и царских облачениях, шествующею при пушечной пальбе, колокольном звоне и восклицаниях многочисленного народа, под золотоглазетовыми балдахинами, вокруг древнего Кремля. По сему случаю праздники были великолепные, особливо у графа Шереметьева в Останкине, где дан был спектакль, бал, фейерверк и ужин, и вся дорога от Москвы до Останкина, на расстоянии шести верст, была иллюминована.
   Чтобы дать понятие, с каким восторгом император Александр был встречаем в Москве народом, привожу следующий случай. Его величество всякий день, после развода, изволил прогуливаться по московским улицам, верхом, в сопровождении бывшего тогда в Москве главнокомандующего, фельдмаршала графа Салтыкова, и дежурного генерал-адъютанта. Однажды я имел счастие сопровождать императора; множество народа окружило государя и беспрестанно кричало: "Ура!" Один мужик долго шел подле стремени императора, все любуясь на него, вдруг обтер пыль с сапога его величества, перекрестился и поцеловал его ногу. Это было как сигналом для всей толпы, которая таким же образом начала целовать с обеих сторон ноги императора».
    Это как будто рассказ не о реальном человеке. Царь — это воплощенная власть, почти божественная, потому что он — помазанник Божий. Царем не может быть человек выборный, это власть наследственная. Царь — порфирородный. И это опять из Византии, где во дворце была специальная порфировая комната, куда удалялась рожать императрица. Все это человеку XIX века было хорошо известно с детства...

Серов В.А. Коронация. Миропомазание Николая II в Успенском соборе