СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЕСЕНИН
(3 октября 1895 – 28 декабря 1925)

      Сергей Александрович Есенин – поэт, проживший очень короткую жизнь, всего 30 лет. Но за эти годы им были написаны сотни прекрасных стихотворений, множество «маленьких» поэм и крупных эпических произведений, художественная проза, а также обширное эпистолярное наследие, куда вошли размышления Есенина о духовной жизни, философии и религии, России и революции, отклики поэта на события культурной жизни России и зарубежных стран, раздумья о величайших произведениях мировой литературы.
        « <…> не напрасно я живу…», − писал Сергей Есенин в 1914 году. Его яркая и стремительная жизнь оставила глубокий след и в истории русской литературы и в сердце каждого человека.
Бурной и печальной была судьба Сергея Есенина. Яркая и беспокойная жизнь во многом способствовала неимоверной популярности его стихов – задушевных и музыкальных, близких и понятных самым разным людям. О ней ещё при жизни поэта складывались легенды.

       Сергей Александрович Есенин родился 3 октября 1895 года в семье крестьянина Александра Никитича Есенина в селе Константиново Рязанской области. Его мать, Татьяна Титова, вышла замуж по воле своего своенравного отца. Вскоре, не выдержав вражды со свекровью и не желая покоряться нелюбимому мужу, она с трёхлетним Сергеем ушла к родителям. Дед с бабушкой взяли внука на воспитание, а дочь послали в Рязань на заработки. Так и получилось, что Есенин рос на попечении бабушки, которая знала множество песен, сказок и частушек. По признанию самого поэта, именно она давала «толчки» к написанию первых стихов. Сергей Александрович вспоминал: «Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад. Стихи начал писать, подражая частушкам».
      В одной из своих биографий Есенин пишет: «А в детстве я рос, дыша атмосферой народной поэзии. Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Очень рано узнал я стих о Миколе. Потом я и сам захотел по-своему изобразить «Миколу». Еще больше значения имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них. Из-за меня у него были постоянные споры с бабкой. Она хотела, чтобы я рос на радость и утешение родителям, а я был озорным мальчишкой. Оба они видели, что я слаб и тщедушен, но бабка меня хотела всячески уберечь, а он, напротив, закалить. Он говорил: плох он будет, если не сумеет давать сдачи. Так его совсем затрут. И то, что я был забиякой, его радовало. Вообще крепкий человек был мой дед».
      О своём детстве Есенин писал: «С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Потом меня учили плавать. Дядя Саша брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх, стерва! Ну, куда ты годишься?» «Стерва» - у него было слово ласкательное. Среди мальчишек всегда был коноводом и драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не тронь, он так будет крепче!».
     Но вот проходит время, и в 1904 году уже подросшего Серёжу определяют в Константиновское земское четырёхгодичное училище, затем — в церковно-учительскую школу в маленьком городке Спас-Клепиках. Четырнадцатилетний подросток оказывается вдали от дома, в закрытой школе-интернате. Единственным его утешением становится дружба с товарищем по классу Гришей Панфиловым. Очень часто собирались они с приятелями в доме Панфиловых, засиживались допоздна – пели, играли, танцевали, а иногда читали друг другу стихи. Правда склонность к сочинительству не прибавляла юноше авторитета в глазах ребят. Всё больше и больше начинает он чувствовать себя «белой вороной», впрочем не без скрытой гордости ощущая свою исключительность, избранность.
      В августе 1912 года Есенин едет в Москву, где поначалу работает в мясной лавке вместе с отцом. Вскоре, порвав с ним, поступает в типографию — помощником корректора. «Теперь решено. Я один. Жить теперь буду без посторонней помощи...» — пишет восемнадцатилетний Есенин своему другу Грише Панфилову.
     Вскоре он становится членом Суриковского литературно-музыкального кружка, объединявшего начинающих писателей и поэтов из рабочих и крестьян. Многие из них были настроены революционно. Какое-то время Есенин участвует вместе с ними в рабочих массовках, распространяет листовки. Но игра в сознательного рабочего увлекает его ненадолго.
      Анна Изряднова, первая жена поэта, так описывает Есенина тех лет: «Настроение было у него упадочное - он поэт, никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать, отец журит, что занимается не делом, надо работать. Слыл за передового, посещал собрания, распространял нелегальную литературу. На книги набрасывался, все свободное время читал, все свое жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думал, как жить...».
      Ходит поэт и на занятия народного университета Шанявского - первого в стране учебного заведения, которое можно было бесплатно посещать вольнослушателям. Там Есенин получает основы гуманитарного образования - слушает лекции о западноевропейской литературе, о русских писателях.
      На одном из поэтических вечеров в университете Есенин читал новые стихи. Слушателям особенно запомнилось:

Гой ты, Русь моя родная.
Хаты — в ризах образа...
Не видать конца и края,
Только синь сосёт глаза.
…………………………..
Пахнет яблоком и мёдом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах весёлый пляс.
…………………………..
Если крикнет рать святая:
- Кинь ты Русь, живи в раю!».
Я скажу: «Не надо рая!
Дайте родину мою!».

      Тем временем Москва всё более и более начинает тяготить поэта. Ведь она, по его же словам, «не есть двигатель литературного развития…. Она всем пользуется готовым из Петербурга…» Да, все основные события литературной жизни происходят в Петербурге. И весной 1915 года поэт решает перебраться туда. В Петербурге Есенин посетил Блока, но не застав его дома, оставил записку: «Александр Александрович! Я хотел поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением Сергей Есенин». Записка сохранилась, а на обороте рукой Блока написано: «Стихи свежие, чистые, голосистые…»
      О начале своей петербургской жизни Есенин вспоминал: «Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй - Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба».
      Александр Блок горячо поддержал юное дарование, и вскоре Есенина стали печатать во всех передовых литературных журналах.
      ...Буквально в несколько недель дотоле никому не известный молодой человек завоевал шумную славу в самых изысканных и влиятельных петербургских литературных кругах. Очень скоро о нём заговорили как о чуде. Его наперебой приглашали в различные салоны, а стихи печатали лучшие журналы того времени.
      Вот как описывает свои встречи с Есениным в петербургских салонах 1915 г. поэт Георгий Иванов: «Шелест шёлка, запах духов, смешанная русско-парижская болтовня... Рослые лакеи в камзолах и белых чулках разносят чай, шерри-бренди, сладости. И среди всего этого звонкий голос Есенина, как предостережение из другого мира, как ледяной ветерок в душистой оранжерее...».
      Кто-то воспринимал Есенина лишь как будоражащего воображение паренька из деревни (зачастую он сознательно притворялся таким). Однако стихи молодого поэта многих поразили новизной, трогательностью, настоящим поэтическим чувством. По свидетельству современника, «он читал гораздо громче, чем говорил... простые строки рубились упрямо и крепко, без всякой приторности... Ему пришлось разъяснять свой словарь, — вокруг были «иностранцы»...». Ведь в его стихах столь часто появлялись словечки из древнего языка или местной и областной речи. Возможно, не обошлось без некоторой доли лукавства, желания понравиться слушателям. Но, главное, Есенин был убеждён: там, в глубокой старине, — источник живого поэтического образа.
     Сергей Есенин очень не любил, когда его называли поэтом «из низов». Он всегда говорил: «Я просто поэт». Деревенский юноша с копной золотых волос и васильковыми глазами эстетствующие окололитературные слои еще долго воспринимали как простачка.
      В литературных кругах постоянно обсуждалась и личная жизнь Есенина, связанные с ним скандалы, дебоши. Есенин, очень любивший розыгрыши, с удовольствием играл роль гуляки, выпивохи и драчуна.
      В конце 1915 — начале 1916 г. имя Есенина встречается на страницах многих изданий рядом с именами самых известных поэтов.
      В это же время Есенин знакомится и сближается с поэтом Николаем Александровичем Клюевым, выходцем из крестьян-старообрядцев Олонецкой губернии. Проникнутые патриархальными религиозными мотивами, связанные с культурой старообрядческого Севера, с русским фольклором, стихи Клюева во многом перекликались с есенинской музой. Оба поэта выступают под единым «крестьянским» знаменем, печатаются в одних и тех же изданиях, вместе посещают салоны и литературные собрания, где Есенин неизменно появляется «в щегольских сафьянных сапожках, голубой шёлковой рубахе, подпоясанный золотым шнурком...». Роднило двух поэтов действительно многое – тоска по патриархальному деревенскому кладу, увлечение фольклором, древностью. Но и в поэзии, и в поведении Клюева Есенину виделось наигранное смирение, замкнутость. Клюев сознательно отгораживался от современного мира, не такой был Есенин с его стихийной, мятущейся душой – впечатлительный, пылкий и нетерпеливый. Не случайно через несколько лет Есенин будет советовать одному поэту: «Брось ты петь эту стилизационную клюевскую Русь с её несуществующим Китежем... Жизнь, настоящая жизнь Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества…».
      И эта «настоящая жизнь Руси» несла Есенина на «корабле современности» всё дальше… Шла Первая мировая война.
      В первой половине 1916 г. Есенин призывается в армию, но благодаря хлопотам друзей получает назначение («с высочайшего соизволения») санитаром в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны, что позволяет ему беспрепятственно посещать литературные салоны, бывать на приемах у меценатов, выступать на концертах. На одном из концертов в лазарете, к которому он был прикомандирован (здесь же несли службу сестер милосердия императрица и царевны), происходит его встреча с царской семьей.
      Известно также, что в Царском Селе Есенин посетил Николая Гумилёва и Анну Ахматову. Анну Андреевну особенно поразило одно стихотворение, которое заканчивалось четверостишием. Оно показалось Анне Андреевне пророческим:

Всё встречаю, всё приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришёл на эту землю,
Чтоб скорей её покинуть.

      Февральскую революцию 1917 г. Есенин встретил восторженно. Ему чудилось, что из пламени, охватившего страну, вот-вот «Фениксом, жаром-птицею возлетит мужицкая Русь». Неведомая, чудесная доля мчалась навстречу и несла, как казалось, не гибель и разруху, а надежду на новое, преображённое бытие:

О Русь, взмахни крылом
Поставь иную крепь!
С иными временами
Встаёт иная степь.
………………………..
Довольно гнить и ноятъ,
И славить взлётом гнусь —
Уж смыла, стёрла дёготь
Воспрянувшая Русь.
Уж повела крылами
Её немая крепь!
С иными временами
Встаёт иная степь.
«О Русь, взмахни крылами...», 1917 г.

      В эту пору в Есенине ощущалась большая перемена. Он казался мужественнее, выпрямленнее, взволнованно-серьёзнее, чем в первые годы петербургской жизни. Никто больше не рассматривал его в лорнет, как некогда в столичных литературных салонах. А сам поэт чувствовал себя одним из пророков, возвещающих наступление нового, «крестьянского» рая на Земле. По свидетельству современников, он находился в непрерывно-созидающем состоянии.
      Есенин сближается с эсерами, с которыми, по его же словам, работал «не как партийный, а как поэт». Он мечтает о возрождении древнего крестьянского уклада и надеется найти среди новых друзей отклик своим чаяниям на построение новой, справедливой жизни.
      И вот одну за другой Есенин пишет небольшие поэмы, совершенно отличные от того, что им было создано прежде: «Отчарь» (1917 г.), «Октоих» (1917 г.), «Иорданская голубица» (1918 г.) и, пожалуй, наиболее скандально-известную «Инонию» (1918 г.). Однажды на недоуменный вопрос собеседника, что означает это слово, он рассмеялся и ответил: «Это у меня будет такая поэма... Инония — иная страна». Есенин тщится уже здесь, на Земле, а не где-то в далёком обетованном рае обрести утраченную гармонию и восстановить справедливость.
      Тем временем события разворачиваются с угрожающей быстротой. Россия разорвана, растерзана. Кипит Гражданская война. Разруха идёт по старане, голов и неустройство…
     В 1918 году восторженное и приподнятое настроение сменяются у поэта растерянностью и недоумением. Этот год связан в жизни Сергея Есенина с Москвой. Здесь, совместно с поэтами А.Б. Мариенгофом, В.Г. Шершеневичем, А.Б. Кусиковым, И.В. Грузиновым он основывает литературное движении имажинистов, от английского слова «image» − образ. Поэзия имажинистов наполнена сложными, метафорическими образами.
      В 1919 году была опубликована «Декларация» имажинизма, гласившая: «Нам смешно, когда говорят о содержании искусства… Тема, содержание – это слепая кишка искусства – не должны выпирать… из произведений… Искусство, построенное на содержании, искусство, опирающееся на интуицию… должно было погибнуть от истерики».
      Однако С.А. Есенин не принимал некоторые положения своих «собратьев по перу». Он был уверен, что стихотворение не может быть просто «каталогом образов», образ должен быть смыслосодержащим.
      Наивысшим проявлением своего имажинизма С.А. Есенин называл поэму «Пугачев», над которой он работал в 1920-1921 гг. Поэма было высоко оценена русскими и зарубежными читателями.
      Смысл, гармоничность образа поэт отстаивает в статье «Быт и искусство»: «Собратьям моим кажется, что искусство существует как искусство. Вне всяких влияний жизни и её уклада… У собратьев моих не чувства родины во всём широком смысле этого слова, поэтому у них так и несогласовано всё…»
     У Есенина же «чувство родины» было развито чрезвычайно. Душа его не могла примириться с несбывшимися надеждами на обретение нового «града живых» в России. Есенин по-своему бросает вызов «страшному миру». Он пишет стихотворение «Кобыльи корабли» (1919 г.), полное щемящей жалости ко всему живому:

Если волк на звезду завыл,
Значит, небо тучами изглодано.
Рваные животы кобыл,
Чёрные паруса воронов...
………………………………….
Кто это? Русь моя, кто ты? кто?
Чей черпак снегов твоих накипь?
На дорогах голодным ртом
Сосут край зари собаки.

      «Пророк несбывшихся чудес», Есенин так и не примкнул к революционерам, а от родной деревни, давно потерявшей прежнюю духовную основу, безнадёжно далеко отошёл. И он окунается в стихию бунтарства и озорства. Вместе со своими приятелями вешает на стенах Страстного монастыря объявления: «Господи, отелись!», «Граждане, бельё исподнее меняйте» - или отправляется сдирать старые таблички с московских улиц и вешать новые: «ул. имажиниста Мариенгофа», «ул. имажиниста Есенина»... Называет себя «хулиганом», «скандалистом» и с отчаянной решимостью подводит итог прошлой жизни:

Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.
Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пёс мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне Бог...
1922 г.

       Осенью 1921 г. в Москву приехала известная танцовщица Айседора Дункан, одинокая, уже немолодая женщина. Она встретила Есенина, и вскоре они стали мужем и женой. Весной 1922 года супруги улетели в свадебное путешествие, сначала в Европу, а потом в США.
      Заграничные впечатления поэта противоречивы. Как многим впервые попавшим в Европу русским людям, ему сначала нравится, что там «всё прибрано и выглажено под утюг», но очень скоро он начинает «хлопать себя по колену и скулить, как собака».
      «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства... — пишет Есенин в 1922 г. из Германии. — Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать...»
      И в Америке, и в Европе Есенину не хватает именно «души», а встречи с русскими эмигрантами наводят тоску и щемящую грусть. В Берлине «послк долгих бесед в ночи» «под гитару» своего друга поэта А. Кусикова, к тому времени эмигрировавшего, он создаёт первые стихи из цикла «Москва кабацкая»:

Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники жёлтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.
………………………………..
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Не с того ль так чадит мертвячиной
Над пропащею этой гульбой.
…………………………………..
Нет, таких не подмять, не рассеять.
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Рассея моя... Рас...сея...
Азиатская сторона!
1922 г.

      В августе 1923 г. он уже снова в Москве, и снова одинокий: брак с Айседорой Дункан оказался непрочным.
      В последние годы жизни Есенин то пытается обрести душевное равновесие и примириться с советской властью, то, по свидетельству одного из современников, начинает «так «крыть» большевиков, как это... не могло и в голову прийти никому в Советской России». Однако Есенина как широко известного «поэта деревни» трогать не решались. Более того — всем милицейским участкам Москвы было дано негласное распоряжение: после каждого скандала отпускать поэта, задерживая его лишь для вида и не давая делу хода.
      Несмотря на перепады настроения и ощущение бездомности, Есенин после возвращения из Европы и Америки очень напряжённо и увлечённо работает, много ездит по стране. Так, в 1924—1925 гг. он посещает Грузию и Азербайджан, где, по его же словам, ему «работается и пишется... дьявольски хорошо».
      Лирика Есенина становится одновременно и трагичнее, и сложнее. Одну за другой он пишет «маленькие поэмы» с красноречивыми названиями, говорящими сами за себя: «Возвращение на родину», «Русь советская», «Русь бесприютная», Русь уходящая», «Письмо к женщине». В этих поэмах поэт пророчески правдивым словом защищает и «уходящую», и «советскую» Русь, понимая, что у России нет пути назад и её ожидает тернистый, нелегкий путь.
      А в стихах — шедеврах любовной лирики — льётся через край неподвластная никаким политическим перипетиям искренность:

Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Знаешь ты одинокий рассвет,
Знаешь холод осени синий.
………………………………….
Не хочу я лететь в зенит.
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твоё звенит,
Словно августовская прохлада.
«Ты такая ж простая, как все...», 1923 г.

      Певучи и на удивление мелодичны стихи из цикла «Персидские мотивы», написанные во время поездки в Грузию и Азербайджан:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому что я с севера, что ли.
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому что я с севера, что ли...
«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..», 1924 г.

      В Баку была начата и закончена уже в Москве поэма «Анна Снегина» (1925 г.). Воспоминания о родной деревне, о революционных событиях, нарушивших веками складывавшийся крестьянский уклад жизни, наконец, о юношеской любви поэта к молодой помещице Кашиной, ставшей прототипом главной героини, делают поэму автобиографичной. Подобно блудному сыну из библейской легенды, герой возвращается от всех своих жизненных блужданий и ошибок к тому, что «любил как бы до своего грехопадения»:

Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Погорбившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет.
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!».
Далёкие, милые были!..
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но, значит, любили и нас.

      Однако между «скромным мальчишкой» «с кудрявыми волосами», влюблённым в молодую помещицу, и автором этих строк пролегла непроходимая пропасть. Возвращение к истокам уже невозможно. Как и многие «дети страшных лет России», Есенин и тоскует по разгромленной вере отцов, и с ужасом видит, что сам стал другим. Душа его, кажется, больна от несбывшихся надежд, разочарований и отчаяния.

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль...
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
Толь, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь... —

скажет он в своей последней, предсмертной поэме «Чёрный человек» (1925 г.), пытаясь написать собственную духовную биографию и разобраться в ней. Но смысл судьбы будто ускользает от автора, в прошлом — «мальчика», жившего «в простой крестьянской семье», «желтоволосого», «с голубыми глазами», а ныне — «прохвоста и забулдыги», которого преследует «чёрный человек». Олицетворение всего самого тёмного во внутреннем мире автора, этот жуткий гость в чём-то подобен совести, терзающей душу. Он «спать не даёт... всю ночь», «водит пальцем по мерзкой книге», перечисляет грехи своей жертвы. Беда же автора не только в том, что он не справился с силами хаоса в собственной душе, но и в том, что ему было суждено родиться и жить в страшное для России время:

«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов».

      Переполненный гневом и отвращением, поэт бросает свою трость «прямо к морде его, в переносицу...», но разбивает только зеркало...
      Чуть ли не каждое стихотворение, написанное поэтом в эти годы, явно или подспудно свидетельствует о том, что развязка его судьбы близка. В том числе и маленький шедевр «Отговорила роща золотая...» (1924 г.) где пронзительно звучат характерные для всего творчества Есенина мотивы странничества, кратковременного пребывания человека на земле:

Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый
в мире странник —
Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяце
над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер вдаль.
Я полон дум о юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костёр рябины, красной.
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадёт трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребёт их все в ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.

      Ждать осталось недолго. 24 декабря 1924 года Есенин приехал из Москвы в Ленинград, как он говорил на постоянное место жительства.
      27 декабря, утром, в гостинице, сочинил стихотворение и, не найдя в номере чернил, разрезал в нескольких местах руку, обмакнул в собственную кровь перо и написал:

До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди:
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей

      А в ночь с 27 на 28 декабря Есенина не стало. Официальная причина смерти – самоубийство. Его нашли повешенным на трубе в ленинградской гостинице «Англетер». Как писал поэт и критик В. Ходасевич, «он обернул вокруг своей шеи… верёвку от чемодана, вывезенного из Европы, выбил из-под ног табуретку и повис лицом к синей ночи, смотря на Исаакиевскую площадь».
      Тело Есенина было перевезено в Москву для захоронения на Ваганьковском кладбище. Похороны были грандиозные. По свидетельству современников, так не хоронили ни одного русского поэта.
      В последние десятилетия выдвигается множество альтернативных версий о причинах смерти Есенина. Считается, что поэт был убит.
      «Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины — основное в моем творчестве», — говорил Есенин.
      Поэзия Есенина необыкновенна по своей предельной искренности. Как писал Горький, «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии».
      Лучшие страницы Есенина ярко запечатлели духовную красоту русского человека. Тончайший лирик, волшебник русского пейзажа, удивительно чуткий к земным краскам, звукам и запахам, Есенин был большим и смелым мастером стиха. Его емкие и ошеломляюще свежие образы — почти всегда настоящее художественное открытие. Пушкинская простота и прозрачность — вот идеал, который руководил Есениным в последние годы его работы.