РАЗМЫТЫЙ СЛЕД

Карпов В.М.

Часть 5

 Странички из прошлого Семейство колонистов Бюлов

 Марта Бюлов родилась в самом конце 19 века в семье немца - колониста Генриха Бюлова. Она была единственным, к тому же поздним ребёнком. Родители в ней души не чаяли и потакали ей во всём. Ходили упорные слухи, что отец девочки вовсе не Генрих Бюлов, переболевший в детстве воспалением паха, а кто- то из сезонных работников - малороссов. Дескать, мавр сделал своё дело и ушёл. Усадьба Бюловых находилась в Приазовском уезде на речке с малороссийским названием - Крынка. Предки Генриха пришли на новые земли из Пруссии в конце Екатерининской эпохи, подгоняя собак, впряжённых в одноосные тележки. А когда собаки подыхали от непосильной нагрузки и бескормицы, то впрягались в них сами переселенцы и продолжали своё движение на юг к Азовскому морю, повторяя путь своих давних предшественников - готов. Немцы и прочие переселенцы с балтийских краёв сначала захватывали столько земли в Новороссии, сколько могли обработать собственной семьёй: потом это дело власти несколько упорядочили. От воинской службы, земельного налога и прочих податей новосёлы освобождались на долгие годы - дабы укорениться на новом месте.

Первым делом новые жители юга России понасыпали дамб на речках и оврагах и, обводнив близлежащие земли, стали заниматься землеробством и разводить скот. Созданные ими многочисленные ставки и запруды были быстро зарыблены и давали на их стол рыбу - самый дешёвый продукт по тем временам, не позволявший им голодать даже в неурожайные годы. Оказавшись весьма расчётливыми хозяевами и поднакопив капитал, переселенцы стали ставить на речках водяные мельницы, дающие круглогодичный доход. При мельницах появились и пекарни, а потом и магазеи, принадлежащие этим предприимчивым жителям новых российских земель. Такое рациональное ведение хозяйства давало хорошую прибыль, которая вкладывалась в развитие дела. И уже совсем скоро некогда межевые полупустынные земли по Миусу, где ещё в середине 18 века соседствовали Кальмиусская паланка запорожцев и Миусский округ Войска Донского, заколосились полями пшеницы, ячменя и овса, а потом и кукурузы с подсолнухом. И всё это богатство принадлежало новым хозяевам, на поклон к которым стали ходить местные хохлы - гречко-сеи.

Глядя на такое хозяйствование, казаки Нижнего Дона тоже стали уделять больше внимания полевым культурам. Но заниматься полноценно земледелием им мешала служба, и зачастую они сдавали свои паи в аренду тем же немцам или малороссам. Немцы обговоренные условия аренды, как правило, строго соблюдали. В отличие от тех же малороссов, которые зачастую только разводили руками - дескать, опять хлеба не уродились, и полностью расплатиться за аренду паев «ни в смози». Те из переселенцев, у которых дела пошли не слишком гладко, нанимались управляющими к новым дворянам Новороссии - штаб - офицерам Русской армии, получившим в этих местах большие земельные наделы за верную службу Царю и Отечеству.

Прошёл век, и Приазовский уезд стал весьма освоенным и удобным местом для ведения многоотраслевого сельского хозяйства и попутных перерабатывающих отраслей. Торговля процветала, ведь рядом был Таганрогский залив и Азовское море, на берегах которых быстро строились пристани, причалы и порты. Через них шла бойкая торговля с Турцией и Балканскими странами.

 С Таганрогскими градоначальниками и уездными выборными можно было иметь дело. И чтобы снискать благосклонность властей, немцы часто выступали меценатами в осуществлении самых разных общественных мероприятий, жертвуя на них приличные суммы. Дать деньги на какое-либо общественное предприятие и получить заэто благосклонность и различные послабления властей было выгодным делом. А просчитывать свою выгоду немцы умели всегда.

 Ситуация несколько изменилась, когда эту территорию с 1888 года отнесли в ведение Войска Донского в качестве гражданского округа. Но с казачьим начальством, как оказалось со временем, жить согласно тоже можно, если, конечно, не слишком скупиться. К тому времени семейства двоюродных братьев Рихарда Кубе и Генриха Бюлов, образовавших совместную компанию, владели на паях следующим имуществом: швейной фабрикой, складами в грузовом порту Таганрога, маслоцехом в Семёновской слободе, водяной мельницей на речке Крынка, винными и прочими погребами, поспетными рыбными заводиками, дойным стадом в пятьсот голов коров, бойней и колбасным цехом при ней, теплицами и садами в низовьях Миуса и целым штатом приказчиков и управляющих. Производство и торговля были давно налажены и давали хорошую прибыль, о чём свидетельствовал солидный капитал, лежащий в Южнорусском (Донском) банке. И все это должно было перейти Марте Бюлов по завещанию отца в 1920 году по исполнении ей 21 года. Правда, не совсем всё, а примерно половина. Вторая половина предназначалась её кузену Курту Кубе, но ещё когда они играли в саду в прятки, было решено: чтобы не делить капитал, дети должны бракосочетаться. В протестантских семьях выйти замуж за кузена было вполне допустимо. Но начавшаяся Великая война многие планы семейной компании Бюлов - Кубе, в конце концов, расстроила.

 Семья казаков Траковских

 Отец Гурия, старший урядник Тюпа - Траковский привёз себе жену со службы. Служил он рядом с устьем Дуная при пограничной комендатуре в конвойно - охранной полусотне. Недалеко от их казармы, на одной из многочисленных проток Дуная жили своей общиной липованы - старообрядцы. Занимались они рыбным промыслом да плотницким ремеслом. Там и присмотрел казак себе спутницу жизни - сироту Софью, родители которой потопли в шторм, когда ей шёл пятнадцатый год. Поздней осенью 1895 года пришёл Пётр к родной хате после четырёхлетней службы, ведя за руку молодую жену. Отец Петра, Макар Траковский, встретил их у порога и, не отвечая на приветствие, сиплым от волнения голосом проскрипел: -    Значит, без отцовского благословения всё учинили?

 Петру бы упасть на колени перед батьком и попросить прощения за своеволие, покаяться в уже содеянном, но дурная кровь ударила в голову урядника, и гордость переборола уважение к родителю. Он молча повернулся и вышел за калитку, крепко держа за руку свою Софу - теперь только она да малыш в её чреве были его семьёй - и никто больше. За спиной плакала, всхлипывая, мать, переминался с ноги на ногу брат - неук, любопытные соседи глядели из-за плетней. А он, старший сын своего отца, вёл молодую, не принятую его батьками жену по улице вон из хутора - в никуда. Отец хотел было принародно наказать своенравного сына - он имел на это полное право, как старший в их роду. Но атаман со стариками не пошли на это. Сечь заслуженного урядника, награжденного за поимку контрабандистов медалью и получившего ранение при этом, обчеству было как-то не с руки.

 -    Как посмотрят на это протчие унтер- офицеры? - думали многие.

 -    Перемелется, мука будет - сказал атаман, поставив точку в этом некрасивом деле. А кто-то из стариков, членов хуторского правления, хо рошо знавших семейство Тюп, добавил: -  Нашла коса на камень, мать их так, взбудоражили хутор.

 Не стали старики и ходатайствовать перед станичным атаманом о выведении Петра из казачьего сословия. И за большие прегрешения этого не делалось тогда в Приазовском округе - слишком мало там пока проживало казаков - и каждой казачьей семьёй нужно было дорожить.

 Когда родился Гурий, Пётр к тому времени, уже служил путевым обходчиком на Екатеринославской железной дороге. Но рождение первого внука не примирило отца с сыном: старики не приехали в церковь на крестины. Только передали нательный крестик да пять рублей деньгами, и то Пётр подозревал, что это сделала его мать втайне от супруга. Появилась Евдокия Петровна в их бараке только тогда, когда её младший сын и брат Петра Павел не вернулся с Японской войны. Петра от мобилизации на войну железнодорожное начальство отстояло, так как он к тому времени уже служил старшим ремонтной бригады и был на хорошем счету. (Железные дороги в те времена тоже относилась к военному ведомству).

 Но, несмотря на то, что старики сделали первый шаг к примирению, Пётр идти на мировую не пожелал, несмотря на уговоры его любимой и единственной Софьи. Она сильно переживала от осознания того, что через неё получился раскол в семействе Тюп - Траковских. Единственное, на что пошёл Пётр - стал отпускать сына с женой к старикам на хутор, сначала по праздникам, а потом и по будним дням. Но сам - ни ногой! К слову сказать - Евдокия быстро нашла общий язык с невесткой - они и раньше украдкой встречались на слободском базаре и давно успели подружиться. Потому плохого слова о Софье не говорилось в дому Траковских, не позволяла этого Евдокия не только себе, но и соседям с родычами. Она ждала и надеялась до последнего, что всё в их семье образуется и утрясётся - ведь женщины умеют ждать, особенно матери.

 В 1909 году Гурий окончил с отличием железнодорожную школу и готовился к экзаменам в реальное училище. Он часами просиживал с книжками в руках в дедовском саду или на берегу Миуса. Как- то к нему подошёл дед Макар и, раскурив трубку, спросил:

 - Значит, железнодорожным техником желаешь стать?

 -  Да дедуля, хочу черчение и математику с физикой досконально изучить, а потом, как и отец, железную дорогу обслуживать, - живо откликнулся Гурий.

 -  Што же, энто дело видать чичас нужное и полезное, только нам простым людям неведомое и далёкое, - сказал старик, одобряя выбор внука. И, выбив трубку, продолжил:

 - Поручение к тебе сынок имеется. (Он называл Гурия сынком - видно по молодости мечтал иметь трёх сыновей).

 -  Колы помру, то твой отец ехать на мои похороны, наверное, не станет. Ты тогда скажи ему как казак казаку- «Дескать, виноват перед тобою дед Макар и просил простить его».

 -  А ты дедушка сам с отцом поговори - пови нись, - предложил было Гурий.

 Дед вспыхнул как свеча:

 - Дюже вумным ты стал, внучек, а того впонятию не возьмёшь, што не принято у нас, каза ков, старшему в роду перед младшим виниться.

 И поостыв, спросил, пытливо вглядываясь во внука, словно продолжая сомневаться, одной ли они крови:

 - Дак передашь, што я велю? Можно на тебя понадеяться или как?

 Гурий согласно кивнул и шутливо отрапортовал, снимая напряжённость момента:

 - Будет исполнено господин приказной! - Передам! - деда он уважал и не выполнить его просьбу не мог.

 Полюбил он и хутор, стоявший на левом берегу Миуса, окружённый буераками и прочим редколесьем, в котором всегда было можно скоротать летнюю жару, а зимой потропить зайцев, распутывая хитросплетенье их следов. Больше всего Гурий любил приезжать к деду на Покрова, когда под лучами утреннего солнца листва, прибитая первыми морозцами, играла всей гаммой цветов и оттенков. Кругом была такая красота, что дух захватывало! Гурий пытался всё это изображать на бумаге, но умения не хватало, оставалось только любоваться и запоминать.

 Дед Макар немного помолчал, думая о чем-то своём, и вдруг посетовал:

 - Вот такие мы Тюпы - Траковские - гордецы! Через свою неуёмную гордость всю жизню сами страдаем и другим житья не даём. Вон мои годки почти все в куренях с балясинами свой век доживают, а я так, видно, и подохну в саманной хате с земляным полом. Да энто- то ладно! А вот совесть, сынок, от неё куды деться, коли гложет тебя изнутри по ночам, разъедает, как ржа железо. А вообче мал ты ишшо об энтом думать и рассуждать. Но всё ж таки запомни старого дурака - ни- колы не иди супротив собственной  совести, землю грызи, а не иди, иначе конец всему.

Дед высказался тогда откровенно перед внуком не зря - видно торопился поведать наследнику всё то - главное, что бередило его душу все эти годы. Он помер в том же году зимой, когда поступивший в реальное училище Гурий был дома на Рождественских вакациях. Но февральские вьюги не дали сразу Гурию навестить стариков - он опоздал и долго не мог простить себя за это.

Получив недобрую весть, Пётр, действительно, попервоначалу ехать хоронить отца не пожелал, несмотря на уговоры жены. И тогда Гурий, слово в слово, передал осенний разговор с дедом Макаром, и ещё от себя добавил кое - что. Отец потемнел лицом и как- то весь осел, сгорбился. И, глядя на сына, сказал:

 - Вырос ты, сынок, по - взрослому гутарить стал.

 Потом натянул сапоги, накинул чёрную шинель на плечи и, подпоясавшись ремнём, вышел за порог в снежную кутерьму. Гурий метнулся за ним.

 Отец с сыном Тюпы -Траковские добрались до хутора в последний момент - деда Макара уже выносили из его небогатой хаты. Сначала людей, провожающих старика в последний путь, было как - будто немного, но как только за гробом показались младшие Тюпы в своих чёрных шинелях, людей сразу поприбавилось. (После этих похорон Гурий с трудом стал переносить толпу).

 Пётр шёл, крепко держа руку сына, как пятнадцать лет назад держал руку жены. Непокрытая его голова выделялась ранней белизной. Он словно боялся поднять глаза и посмотреть на хуторян. Когда гроб поставили перед могилой, Пётр впервые поднял голову и огляделся, потом припав на одно колено, поцеловал отца в лоб и тут всё же не выдержал, по его полуседым усам потекли слёзы, но он так ничего и не сказал.

 - Гордец! - кто- то осуждающе проронил в толпе.

 Гурий громко плакал навзрыд, не стыдясь своих слёз, он только сейчас перед отрытой могилой до конца осознал, как любил деда. Когда гроб опускали в могилу, он прошептал:

 - Я всё сделал так, как ты мне наказывал, дедуля!

 Бабка Евдокия пережила своего супружника ненадолго. После его похорон и сороковин затосковала душой и стала медленно угасать - её уже ничего не радовало в этой жизни. Переезжать к сыну на полустанок она отказалась наотрез. И осенью того же памятного года, когда по хутору плыл яблочный аромат перезрелых плодов, она тихо отошла в мир иной.

 Никакого хозяйства и имущества из родной хаты Пётр к себе на полустанок брать не стал - роздал дальним родычам и соседям. Правда, снял со стены дедовскую шашку с нагайкой и сунул в руки Гурию:

 - Прими. Это должон был сделать дед Макар, но не довелось старику соблюсти обычай, а крёстного отца среди казаков у тебя нет, ить родился ты уже на полустанке, так што прими из моих рук.

 И помолчав, добавил:

 - Хоть и оторвались мы от хутора, то бишь от землицы родной, а всё ж казаками остаёмся.

 Родительскую хату Пётр продал огородникам - хохлам не торгуясь, тем самым, казалось, разорвал связь с хутором, как свою, так и сына. Но как оказалось потом, он ошибался. Передав дедовскую шашку в руки своему сыну, он не знал, да и не мог знать, что именно это его деяние скоро станет определяющим в жизни последнего отпрыска из рода казаков Траковских. Пётр мечтал, чтобы его сын стал инженером - путейцем. Но все его мечтания опрокинет, сделает несбыточными Великая война. И Гурию вместо циркуля и алгоритмической линейки придётся взять в руки дедовскую шашку и отстаивать ту землю, от которой Гурию оторваться было не суждено.

 Семья казаков Быкадоровых. Путь в хуторскую элиту

 Семейство казаков Быкадоровых проживало в хуторе Береговом Пригородной станицы, на нижней улице. Она действительно была нижней, в огородах казаков текла протока, по которой они выходили в залив, а за протокой на десятки километров простирались плавни Дона. Улица подтапливалась вешними водами, и дед Михаил поставил курень на высоком полутораметровом фундаменте из бута. Маленькому Сергею было интересно, стоя на балясине, наблюдать, как во время низовок поднимается вода из протоки, постепенно затапливая всё вокруг и вынося из подворий всё подряд.

 Безграмотный дед Михаил дослужился в Войске до младшего урядника - чем всю жизнь очень гордился, заседая в хуторском правлении. Отец Семён - до сотенного вахмистра. И уже, будучи избранным хуторским атаманом во второй раз, получил чин подхорунжего, что и позволило определить ему своего единственного сына Сергея в Новочеркасское юнкерское училище. Окончил его Сергей Быкадоров перед самой войной и успел порадовать уже полуслепого деда Михаила офицерским мундиром. Тот так разволновался при этом, что его хватил удар, а может сильно перебрал по случаю производства внука в офицеры. Но силы у старика ещё нашлись, чтобы перебороть болезнь, подняться и, опираясь на костыль, ходить по двору. Окончательно доконало деда Мишу известие о начале войны. Недавняя радость сменилась на огорчение - ведь не только внуку пришлось на неё идти, но и сына Семёна тожить направили в казачьи лагеря учить молодёжь - готовить её к фронту. Осознание того, что он теперь со своим костылём только обуза для баб, а вовсе не помощник, сильно угнетало старика. И в осеннюю штормящую ночь того, уже вошедшего в историю 1914 года, повернувшись лицом к стене, он тихо почил в бозе.

 Семёна Быкадорова, отца Сергея, на фронт не погнали - он так и учил молодёжь до осени семнадцатого. Потом со своей учебной полусотней участвовал в обороне Новочеркасска от наступавших с севера распропагандированных большевиками фронтовиков. Но из этого ничего не вышло - казаки от войны устали и половина из его полусотни разошлись по домам, остальные ушли с генералом Павловым за Дон в Сальские степи. Ушёл домой и Семён - хозяйство требовало мужских рук. Но долго похозяиновать на этот раз не пришлось - новая власть не дала.

 За ним пришли мартовским слякотным утром, когда семейство управлялось по хозяйству.  Хозяин сразу понял всё и, крикнув бабам, жене и дочке, доившим коров - «Бегите в плавни», сам, метнув в ближайшего красногвардейца-латыша вилы - тройчатки, попытался прорваться в дом к оружию. Но из - за спины упавшего с вилами в груди чухонца ударил выстрел, и добежавший было до входной двери в курень Семён стал оседать. Он ещё попытался удержаться на ногах, схватившись рукой за перила крыльца, но очкарик в кожанке пресёк эту попытку, добив его из револьвера. Зайдя в дом, красногвардейцы отбили прикладами замки с сундуков, вытащили оттуда понравившееся барахлишко, связали узлами, забрали карабин и шашку, впрягли на базу кобылку в подводу и стали таскать туда понравившееся имущество. Искать баб за протокой красногвардейцы не стали. Старший подошёл к берегу, посмотрел на почерневший мартовский лёд и, смахнув винтовку с плеча, выстрелил для острастки в камыши. И надо же такому быть -угодил прямо в голову матери Сергея - Домне. Дочка Галина вскрикнула и, видя, как с виска матери потекла кровь, а сама она опустилась на камыш, оторвала от подола лоскут, и пыталась перебинтовать её, ещё не понимая, что это бесполезно.

 Красногвардеец, услышав недалёкий вскрик, улыбнулся, и, было ступил на лёд, но тот затрещал, и боец отступил. Набил трубку, закурил довольный таким удачным выстрелом и дал команду выезжать. Похозяйничав на атаманском подворье, каратели отбыли на проверку других указанных в списке хуторского совета хозяйств и домовладений казаков, бывших в отрядах Каледина.

 О смерти родителей сотник Быкадоров узнал уже поздней весной 1918 года, когда с отрядом полковника Дроздовского пробился на Дон через бурлящую восстаниями Украину с Румынского фронта. Ему оставалось только заказать панихиду по невинно убиенным батькам и мстить, мстить и ещё раз мстить неведомо откуда взявшейся новой власти, уничтожая её сторонников.

 Прошлое семейства казаков Богатырёвых. Начало пути

 Захарка родился в семье коновала Матвея Богатырёва. Семейство жило безбедно и согласно. Батька лечил лошадей и коров. Валил (забивал) по заказам домашний скот и свиней. Умело кастрировал не только бычков, хрячков и прочих производителей, но проделывал эту операцию даже молодым свиноматкам при необходимости. Как - то раз старики, сидя на лавке около церковной ограды, подозвали вечно спешащего на очередной заказ Матвея. Дед Золотарёв, лукаво прищурив единственный глаз, спросил:

 - Скажи, Матвей, без утайки, ежели мы, к предмету, вырешим на правлении скастрировать какого - нибудь ходока к чужим бабам сторного, смогёшь?

 Матвей степенно расправил усы и вполне серьёзно ответствовал:

 -Вполне, но только отниму только одно яйцо.

 - Отчего же такая экономия! - засмеялись деды.

 - Дык, свой же брат, казак, всё ж - таки жалко полностью обезоруживать односума, - опять на полном серьёзе отвечал Матвей. Теперь уже старики смеялись до слёз.

 Семья у Матвея была небольшой - Бог не дал много детей - только двух сыновей - крепышей. Поэтому, когда старший сын Семён женился и привёл в дом невестку Галю, ей были рады все и приняли как родную, особенно мать Захара - Раиса, которая всю молодость мечтала о дочери. Очевидно поэтому она всячески жалела невестку. Сама доила двух коров по утрам и выгоняла их в стадо. Сама готовила обеды. Сама стирала. Убиралась в курене. Матвей попервоночалу пытался вразумить супругу - дескать, не балуй дюже невестку, пущай она хучь жратву готовит да в курене подметает. А то вообче не прочувствует, што уже замужняя баба. На это следовал всегда один и тот же ответ супружницы - дескать, негоже лезть взрослому казаку в женские дела. Мы и сами промеж себя разберёмся - кому и што делать.

 Жалела Раиса невестку, как иная мать дочку не жалеет. Видя, что и сын Семён помалкует и молодую жену на место не ставит, более того, косо поглядывает на отца, Матвей притих. К тому же коновал в собственном дому бывал реже, чем в чужих. Он постоянно кружил по околотку, выполняя заказы, ведь в те времена у казаков на подворьях содержалось богато скота. Но всё же до конца не успокоился хозяин, видя непорядок, и как-то вечером сказал, сидя за обеденным столом:

 - Я вот што надумал, Сёма - работы у меня всё прибавляется, вон Захарка мне иной раз уже помогает, так што паями мне некогда заниматься. Впрягайся ты, сынок, в энто дело в полный рост так сказать: сам паши, сей, коси, молоти, сбывай на базар пашеничку и деньгу в свой кишень складывай. Глядишь сезонов за пять и грошей на от деление скопишь. Мы, конечно, в страду все на помочь будем выходить, а в иное время сам ворочай, чай силов тебе не занимать - вон какой бугай вымахал, макушкой потолочную балку скребёшь.

 Хотел Матвей как лучше, а дело обернулось совсем наоборот. Поковырялся Семён со своей Галиной на пашне пару сезонов, и дело как будто пошло на лад. А на третий год в страду невестка скинула долгожданного хлопца недоношенным. И надо же такому быть: не в дому это с ней случилось, а в шалаше на выезде во время косьбы пшеницы. Хотя сама она не косила, а только готовила похлёбку да носила воду с дальнего родника. Но всё ж таки ухитрилась подорвать плод. Малыша спасти не удалось, хотя Матвей и в этом деле разбирался не хуже любой повитухи. Но так уж бывает, когда чужим робышь, то почти всё всегда хорошо выходит, а когда себе, то через раз.

 После этого случая жизнь в курене Матвея окончательно разладилась. Снова понести Галинка почему - то не могла, и словно бес вселился в жинку - стала принимать чужих казаков, можно сказать прямо на глазах у собственного мужа. Тот сначала пытался поучить, как водится, неверную супругу плетью, но не помогло, и Семён пошёл по лёгкому пути - устроился на Устьевую переправу паромщиком, чтобы пореже бывать дома. Свой же пай сдал в аренду. Но жена так распоясалась, что сама, путаясь с кем ни попадя, обнаглев окончательно, ревновала Семёна к переправлявшимся через лиман на Таганрогскую сторону бабам. Её визгливый голос был часто слышен далеко в округе, ведь вода сильно усиливает звуки.

 Захар, глядя на такое житьё женатого брата, насторожился. Он должен был идти в Войско по осени 1913года. И к тому времени уже положил глаз на Павлу Чаплыгину - русоволосую и пышную как полный сноп пшеницы девку, да и она к нему не ровно дышала - Захар парень был видный. Но не принято было у казаков обженивать сыновей до действительной службы. А тут ещё такой пример брата перед глазами, и Захар не решился заикнуться о женитьбе батькам. И всё бы ничего, но не удержались молодята от греха, когда перед призывом остались одни на сеновале. Парню то што - укатил после Покрова в казачьи лагеря, а девка через пару месяцев почувствовала неладное и затаилась, не зная, как поступить. От природы она была полноватой, так что беременность скрывать было легко, и она не открывалась матери - тянула время. Захара гоняли в школе нижних чинов так, что свободной минуты не было, но он всё же ухитрился передать Павле письмецо,- дескать, што и как - отпиши за ради Христа? Но совестливая девка на письмо не ответила.

 Родила она вечером в сарае 7-месячную девчонку незаметно для всех. Роды были тяжёлыми, и встать Павла на ноги так и не смогла - изошла кровью. В хуторе как раз был сполох - пришло известие о начале войны с германцем, и отсутствие её сразу никто не заметил. Мать Ульяна спохватилась только тогда, когда увидела, что корова пришла с череды сама - обычно её пригоняла Павла. Забежав в сарай, она услышала слабый плач ребёнка, присмотрелась, и в углу увидела скрюченное тело дочери, подплывшее кровью - все поняв, упала в обморок. Старая корова Мулька, учуяв мёртвое тело, подняла рёв и стала метаться по загону. Прибежавшие на рёв соседи быстро отволожили Ульяну, обмыли слегка попискивающую новорождённую девчонку - занесли в дом. Навели кой - какой порядок на подворье.

 Павлу, как и положено, похоронили на третий день, гадая, кто же отец ребёнка? А через неделю умерла и девчонка, так и не приняв молоко кормилицы - молодой казачки - соседки, взявшейся было выкормить незаконнорожденную. Горе Ульяны было безмерно. Она потеряла мужа ещё в японскую войну. Сама поднимала двоих детей, и тут такая беда. К тому же сын Фёдор уже служил на Черноморском флоте и тоже мог пропасть в любой момент.

 Захар о случившемся знать не мог. В то время, когда рожала его невенчанная жена, его, только что получившего лычки младшего урядника, с маршевой сотней гнали на фронт. Узнал он обо всём только через полгода от односума и земляка, получившего подробное письмецо от младшей сестры с рассказом обо всех хуторских новостях. Сильно переживал Захар, чувствуя свою вину и непоправимость содеянного. Может быть, поэтому и вызвался ходить по австрийским тылам охотником в партии сотника Нечаева. Весной 1918 года, вернувшись с Австрийского фронта он, не заходя в родной курень, пошёл на подворье к тётке Ульяне и там, упав на колени прямо в грязь, не смог ничего сказать, только молча, плакал. Глядя на его кресты и чуб, уже прибитый первой сединой, хозяйка вымолвила дрожащим голосом:

 - Бог простит, а я не прощаю, не обессудь. И пошла в хату, обойдя Захара как пенёк. Отвоевав ещё одну войну, Захар, в конце концов, решил с бабами в серьёзные отношения не вступать и семью не заводить. А случилось это потому, что как только на его пути оказывалась подходящая женщина, приходила к нему во сне Павла и, теребя свою русую косу, с укором глядела на него. Не прощёный грех юности засел зазубренным осколком в душе казака, и рана долго не заживала, кровоточила. Так и жил Захар с подраненной душой. Сколько жизней отнял он за две войны- не счесть, но никого не помнил, ни о ком не жалел. Даже о тех безоружных, кого приходилось расстреливать у смертного рва, командуя отделением. А вот невольно загубленную им в юности душу забыть, выбросить её из памяти так и не смог. И слабостью это никогда не считал!

 Основатели Нижнемиусского хутора - казаки Мигули

 Шла Шведская война. Россия воевала со Швецией за выход в Балтийское море. Донские казаки в ней активно участвовали и весьма сильно от этого претерпевали. Те, кто был в Войске, мёрзли и гнили в прибалтийских болотах, на них истлевала последняя одежонка. А тот, кто оставался в родных куренях, маялись от того, что выходить в Азовское море за добычей им было строго настрого запрещено. Воюя со Швецией, царь Пётр всячески воздерживался от военных действий против Турции, и казаков призвал к тому же, они своими походами на море могли спо-двигнуть турок и их вассалов татар к нападению с юга. Но как - то всё же сбилась партия отчаянных голов и во главе с хорунжим Мигулей вышла из Казачьего стана и по дальней протоке, минуя Азовскую крепость, устремилась в море.

 Сначала казачкам повезло, они неожиданно появились под Ейским укреплением, сожгли несколько турецких галер в лимане, пошарпали прибрежные становища кубанских татар и, погрузив награбленное на чайки, двинулись восвояси. Но гонец татарского мурзы их опередил и доставил Азовскому паше депешу вовремя. И когда казаки попытались пройти незамеченными в одно из гирл Дона, их обстрелял турецкий фрегат - большую часть партии потопил, остальных разметал. Выплывавших на берег казаков поджидали янычары и тут же рубили им головы. Видя такое дело, хорунжий Мигуля, раненый осколком ядра в грудь, оставшиеся чайки увёл в устье Миуса, где ещё оставалась пустующая заимка изгнанных после Полтавы запорожцев. Там, в зарослях камыша и отаборились остатки партии. Атаман был тяжело ранен, его пользовала бывшая рабыня Па-лага, прибившаяся к казакам на Ейском берегу. Посланные в низовья Дона суходолом разведчики сообщили, что по казачьим станам рыскает присланная из Раздор сыскная экспедиция. Выискивает ослушников царскому указу и гонит на скорую расправу к наказному атаману. И с дюжину казаков их партии, по- разному пробившихся к своим, уже схватили и, заковав в кандалы, погнали в Раздорский городок на скорую расправу. Пришлось оставшимся в живых зимовать в устье Миуса, благо, что от запорожской заставы на высоком правобережье заросшим терновником осталось две полуосыпавшиеся землянки. А в Миусе было полно рыбы, хоть рубахою лови. Солью же казаки запаслись на татарских стойбищах. Разъезды ногайцев иногда показывались в степи, но к устью реки не спускались - сторонились болотистых мест, где можно было увязнуть по самое брюхо лошади. Перезимовав, большая часть казачков двинула к своим станам, а Мигуля с Палатой да старик Хмель со своим внуком Сенькой остались. Хорунжему появляться на Нижнем Дону не было никакого резона - его искали, хоть и сказали уже пойманные казачки, что погиб он при обстреле на взморье. Да и Палага была на сносях, так что идти было покудова нельзя. А через пару лет, когда на заимке было уже больше десятка людей, помер царь Пётр - царство ему небесное, разрушителю казачьей автономии. Севшая на престол его сестра Анна Леопольдовна, по слухам, к казачкам была благосклонна. Так говаривал один боярин - посол, проезжавший через Раздорский городок по пути к Бендерским сидельцам (первая казачья эмиграция). Степь слухами полнится. Донеслась это добрая весть и до устья Миуса. И по такому случаю отрядил хорунжий Мигуля двух делегатов к своему бывшему приятелю есаулу Мишке Трошину, по слухам, служащему теперь в канцелярии наказного атамана. Тот делегатов не погнал - выслушал, порасспросил. И, поразмыслив, добился организации постоянного казачьего поста в устье Миуса: дабы вести наблюдение за проходом турецких судов к крепости Азов. Так было сказано в указе наказного атамана. Но атаман понимал, что откомандировать казаков в местность, ещё подконтрольную Малой татарской орде, будет трудно, поэтому в циркуляре велел сделать приписку, - подобрать есаулу Трошину для организации поста в устье Миуса команду охочих людей, знакомых с морским делом. И команда была подобрана, вернее сказать, узаконена уже существующая Мигулинская.

 Через год товарищ наказного атамана полковник Вершинин, читая отчёт есаула Трошина о проведённых разведках в акватории Таганрогского залива, удовлетворённо заметил:

 -    Молодцы, какие молодцы, не зря мы постоянный пост у лимана организовали. Да кстати надо бы поощрить старшего поста. Кого   ты там на эту должность сосватал?

 -    Постом  командует хорунжий Мигуля,  - отрапортовал есаул.

 -Как! Полковник даже привстал от изумления, - Это не тот ли смутьян, который до сих пор в розыске числится? Непорядок!

 - Он самый, Трофим Петрович - ить я друзей как портянки не меняю. Мы с ним вместе пять лет тому назад в Ливонии в болотах гнили, и до того дошли, што дажить кожа на сёдлах лоскутами по шла, не то што протчее обмундирование. Вот он, будучи в отпуску по ранению и решил приодеть казачков,  прибарахлиться тоись.  Сорганизовал партию и тайком отчалил на ейскую сторону к та тарам в гости, минуя Азовскую крепость.

 - Да знаю я тогдашнее положение вещей. Чего ты мне его расписываешь, как живописец в полутонах. Говори прямо, што вместе энто дело задумывали. Чай в те времена я не в этой канцелярии сидел, там же где и вы под дождями мок, - осадил есаула полковник. - Поступим, значит так - снова усаживаясь на своё место, решил он, такого ценного лазутчика терять нам не с руки, да и наш пост там надобен. Так што пущай твой Мигуля и дальше в гирле Миуса скрытно сидит, токмо донесения его будешь подписывать пока сам. По слухам Государыня Анна Леопольдовна опалу с запорожцев хочет снимать, вот мы твоего одно-сума под энту сурдинку в тот список и подсунем. Среди запорожской старшины у меня знакомцы и по сей день имеются. К тому же и прозвище у него подходящее. На том и остановились.

Прошло какое - то время, и опала с хорунжия Мигули была снята. И он снова стал числиться по Войску только с изустным условием - с поста никуда не выезжать и на глаза вышестоящего начальству не попадаться. А вскоре после очередной войны с Турцией России окончательно отошло Северное Приазовье с Азовом и Таганрогом. К тому времени из запорожской заимки в низовье Миуса образовался целый стан в пятьдесят дворов. Дальше больше. Когда окончательно вытеснили татар с Приазовских степей, стан стал расти как на дрожжах, превращаясь в хутор. К тому времени целый переулок, спускающийся к Миусу, был обжит родом Мигуль. Палага принесла хорунжему пятерых сыновей и дочку, и все они выросли на миусской рыбе и обженились. Появились внуки, которые со временем не стали вмещаться за трёхаршинным столом, стоящим в саду старика. И так продолжалось до неудачной Крымской войны 1856 года, с которой и начался закат рода Мигуль. Эта война и последующая за ней служба казаков из этого рода на Кавказе под корень их подкосила. Много погибло казаков за вторую половину 19 века - ведь служили они не щадя живота своего. Да и бабы, надо честно сказать, сильно подкачали - стали рождать всё больше девок. Последнего двоюродного брата Юхима Сидор Мигуля потерял на Японской войне. Уходили вместе, а пришёл он один. На всю жизнь запомнил это возвращение казак. Подошёл Сидор до родного куреня, а жена Степанида встретила его у порога с плетью в руках, - прости, не уберегла наследника, утоп на провесни в лимане.

Закусил губу Сидор до крови, чтобы сдержать гнев и, стегнув жену для порядка, вошёл в дом. Отец, обнимаясь, утешал:

 - Молодые ишшо, нарожаете! Ить Стешка у тебя баба в самом соку - ухажеров не успевал со двора выпроваживать. Но блюла себя сноха, блюла - ничего плохого сказать не могу. А за

Ваську на мне вина - я его с ватагой на рыбалку отпустил. Так гунул под лёд внучек, что ни разу и не вынырнул, только через неделю хохлам в перемёт и попался.

 Не оправдались слова деда Прокопа. Случился у Степаниды через полгода выкидыш, а после него кубыть замкнуло бабу. Сильно переживал Захар по этому поводу и, чтобы забыться, весь ушёл в хозяйство. Так и промантулил не разгибая спины до самой Германской войны. Дед Кузьма к тому времени уже помер. Захара как единственного кормильца сначала было оставили в Казачьих лагерях гонять казаков - неуков. А летом 1915 года и самого погнали на фронт. Русская армия понесла большие потери и, отойдя на Буг, пополнялась людьми.

 Хозяева жизни. Волынские шляхтичи Бантуш - Каминские

 Отец Казика Каминского штабе - ротмистр Вячеслав Вильчевский, волынский шляхтич с польскими корнями, был гуляка, бабник и мот. Служа в гусарском полку, он за десять лет службы промотал не только большую часть состояние отца, но и имение рано умершей бездетной тётки. Дальше жить на широкую ногу в полку он не смог и вынужден был уволиться и искать богатую невесту, дабы поправить положение. И она вскоре нашлась - луцкая красавица Катря Бантуш - Каминская. Она уже три года блистала на приёмах и балах в этом волынском городке и отвергала своих многочисленных поклонников, а шёл ей уже двадцатый год. Отец был обеспокоен этим и, когда на очередном балу появился молодой и бравый гусарский офицер, гостивший у полкового товарища, он вздохнул с облегчением. Катря положила глаз на штабе- ротмистра и тот, пользуясь благоприятным моментом, попросил руку его дочери. Отставной полковник не смог отказать своему брату гусару и поспешил дать согласие на брак. И какова же была его досада, когда ему донесли, что этот молодой шляхтич уже успел промотать кучу денег и заложить наследное имение. Но слово не воробей - вылетело, не догонишь! В понимании польской чопорной шляхты не сдержать слова предводителю местного дворянства было никак нельзя. Надо было что - то предпринимать, но расстроить брак не удалось. К тому же и дочь проявила характер - гусар с первого взгляда пленил её сердце. И Ежи Каминский повёл свою единственную дочь под венец, проклиная свою неосмотрительность. Единственное, что удалось - настоять на сохранении рода Бантушей. Полковник не имел сыновей и пожелал: - Если родится мальчик, то будет носить его фамилию и станет наследником имения под Луцком.

Пан Вильчевский вынужден дать слово, но тесть настоял, чтобы всё было оформлено документом - верить на слово такому моту было опасно. И на такое ущемление своей чести пошёл прогоревший гусар, дабы поправить своё положение. Сыграли пышную свадьбу. Прошло время, и Катря родила девочку, но рано радовался гусар, следом появился и мальчик.

 Видя, что зять разгульный образ жизни менять не торопится, тесть похлопотал и устроил его на службу в пограничную стражу. Как ни странно, но штабе - ротмистру новая служба пришлась по душе. Шла хорошая мзда начальнику заставы от контрабандистов, переправлявших товары через Прусско - Российскую границу и обратно. И штабе - ротмистр успел до очередной войны не только получить следующий чин, но и укрепить своё состояние. Впрочем, гулякой быть он не перестал - волочился за всеми пригожими шляхетками в округе и никакого внимания воспитанию детей не уделял. А красавицу жену вскоре так и вовсе забросил, месяцами не разделяя с ней супружеского ложа. Более того, своего единственного сына стал недолюбливать, очевидно, из - за наследного имения Бантуш - Каменских, до которого ему теперь было не дотянуться. В конце концов, Катре всё это надоело и через десять лет совместной жизни запахло разводом. У католиков на это предприятие нужно разрешение епископа. Прошение было подано, но тут случилась война с Японией. И чтобы избежать позора, ротмистр подал рапорт по команде с просьбой перевести его в действующую армию. Он знал, что епископ не откажет в просьбе Бантуш - Каминских, старинный род которых брал своё начало чуть ли не от литовского князя Витовта. С войны ротмистр Вильчевский не вернулся - погиб в атаке под Мукденом, ведя на японцев свой эскадрон гусар. Получив известие о гибели мужа, Катря как - то вся поблёкла и осунулась. За каких- то полгода от былой красавицы не осталось и следа. А было ей в ту пору только слегка за тридцать. Она сама стала водить детей в костёл. Истово молилась, будто вымаливая прощение за тяжкий грех. И десятилетний Казик понял: - Мать винит себя в гибели отца, справедливо считая, что её прошение о разводе поспособствовало решению мужа о переводе в действующую армию.

 Жизнь в доме Вильчевских изменилась - исчез детский смех и беготня по многочисленным комнатам замка. Казик был определён на обучение к регенту их прихода и из земской школы спешил в костёл осваивать игру на органе. Мать боялась, что из её единственного сына вырастет такой же гуляка и бабник, как его отец, поэтому всячески прививала ему религиозность. Но её старания, направленные на Казимира, в большей мере отражались на дочери Эльжбетте - та становилась всё более и более набожной. Она стала петь в церковном хоре, не пропуская ни одной мессы. Завела дружбу с молодыми монахинями и послушницами ближайшего монастыря. Казик, чтобы не расстраивать мать, тоже добросовестно посещал службы в костёле. Быстро выучился играть на органе, хорошо пел псалмы. Но всё это было ему пока малоинтересно. После того, как дед Ежи Каминский впервые взял его на охоту, он просто бредил ею и с нетерпением ждал зимних вакаций, чтобы вместе с дедом погонять лосей в редколесье, добыть кабана, походить по следам волков, потропить зайцев. У отставного полковника было много лошадей самого разного предназначения. Казик быстро научился верховой езде и со временем стал, как и его дед, лошадником, проводя всё свободное время на конюшне. Шли годы - наступило время делать выбор. Ежи Каменский долго оттягивал серьёзный разговор с дочерью о судьбе внука - наследника, зная, что он будет тяжёлым как для неё, так и для него. Но когда в 1912 году Казимир с отличием окончил луцкую мужскую гимназию, дальше оттягивать серьёзный разговор стало невозможным. Мать хотела отправить своего сына в Варшавский университет на богословское отделение, а дед, видя наклонности внука, в кавалерийское училище. Когда это выяснилось на семейном совете, то Казимир понял, что если он выполнит волю деда, то это окончательно добьёт мать. Он изменился в лице и, набравшись духа, сказал:

 - Я выполню вашу волю, пани Вильчевская - поеду в Варшаву.

 Дед эти слова внука воспринял относительно спокойно, только выругался как в конном строю и  посетовал:

- Эх, Казимир, по костёлам да монастырям за маминой юбкой протаскался, вот в бабьи угодники и попал.

 При этих высказываниях старшего Бантуш -Каменского Катря с дочерью не проронили ни слова, только стали истово креститься и шептать молитвы, усмотрев в них явное богохульство. Но так уж случилось, что слова деда оказались пророческими. Женщины в судьбе Казимира действительно сыграют свою особую роль, можно сказать, решающую.

Казалось бы, жизненный путь для молодого Бантуша выбран раз и навсегда. Он успешно учился в университете, готовя себя к преподаванию богословия в католических гимназиях Волынских городков. Но началась Великая война, и вместо прямого пути, ведущего в смиренное и богочестивое высшее духовенство Западного края Российской империи, Казимиру пришлось свернуть на дедовскую военную стезю, подчёркивающую шляхетскисть древнего рода Бантушей, которые свою службу отечеству всегда начинали в кавалерийском полку. И следуя этой традиции, когда летом 1915 года объявили об эвакуации университета в Ростов - на-Дону. молодой 19-летний студент записался в резервный полк вольноопределяющимся и был направлен в Киев на курсы прапорщиков. Так что дедовское гусарское воспитание всё же взяло верх над материнским духовным. А дальше был Германский фронт - бои и лазареты - и снова бои. Потом отречение Царя. Революции - одна, вторая. Развал фронта. Толпы вооружённых митингующих солдат, не подчиняющихся никому. Тяжёлый путь домой уже без офицерских погон и в солдатской шинели. Вид сгоревшего дотла отцовского имения на Шацких озёра - там их семья объединялась и отдыхала каждое лето. Его разорённое наследное имение из местной шляхты, да и близость к духовному сословию тоже сыграла свою роль. Очевидно, имелось в виду его приличное духовное образование, позволяющее общаться с простым людом на языке библии, а не отборным матом, подкреплённым ударом плети через лоб, что так характерно было для истинных шляхтичей во все времена и на всех территориях как Речи Посполитой, так и позднее Российской империи. Но теперь уже почти проигранная Гражданская война несколько изменила поведение сильных мира сего, и приходилось подстраиваться под текущей момент, чтобы окончательно не проиграть всё и вся....

 Продолжение следует