Включить версию для слабовидящих
^Back To Top
КНИЖНЫЕ ЛАВКИ
Из книги: Марченко, Н. Быт и нравы пушкинской эпохи /Н. Марченко.- М.: Ломоносовъ, 2017.- 304 с. – (История. География. Этнография)
В начале XIX века в большинстве книжные лавки были открытыми, их пристраивали к Апраксину рынку в Петербурге, у стен Василия Блаженного в Москве. В 1820 году в журнале «Отечественные записки» писали: «Близ Сухаревой башни, сооруженной первым императором, были в старину Стрелецкие слободы, а приходскою их церковью Живоначальная св. Троица на Листах, названная так потому, что у ограды ее продавались листы раскрашенные, кои печатались у Успения в Печатниках, на Сретенке. В последствии времени сии листы продавались у Спасского моста, близ старого бастиона, а оттуда были перенесены к ограде Казанской, около которой собирались досужие зевать и толковать о былях и небылицах...» Некий малоизвестный поэт написал в 1811 году о книжной лавке:
...Завален книгами гостиный двор Торжок.
Выходишь, например, на рынок за свечами,
Тут просвещение в корзинах за плечами,
Шаг дале — лавок ряд, в них полки в семь аршин,
Там выставлены все по росту книги в чин:
В кафтанах разных мод или в тюках огромных
Иные век лежат в углах себе укромных.
Иду — глушит меня книгопродавцев шум;
Все в такт кричат: сюда! Здесь подешевле — ум!
Всяк знатоком у них, на память все читают
Книг роспись предо мной — уступку обещают,
Лишь только как-нибудь меня к себе привлечь.
Позже появились маленькие лавочки, где торговали иностранными и переводными книгами. Впрочем, университетские лавки существовали уже в середине XVIII века. При Петре I и при Елизавете книжная торговля была делом государственным, некоторые особо важные издания рассылались даже бесплатно, чтобы внушить то мировоззрение, которое официально считалось единственно верным. Екатерина II, решившись быть просветительницей, разрешила завести частные, так называемые вольные, типографии — было разрушено единомыслие, расширился книжный рынок в России. В Москву приехал Николай Иванович Новиков, он взял в аренду типографию Московского университета и в два года из захудалого заведения с устаревшими станками сделал ее лучшей в России. Человек образованный и с хорошим вкусом, Новиков издавал учебную литературу, переводные романы, словари, исторические сочинения. На его вкус полагались — известно, что Державин составлял свою личную библиотеку, выписывая книги из лавки Новикова. В Типографической компании Новикова начинал (в качестве переводчика) свое писательское поприще Николай Михайлович Карамзин.
«Господин Новиков в Москве был главным распространителем книжной торговли, — писал Карамзин в 1802 году в статье "О книжной торговле и любви ко чтению в России". — Взяв на откуп университетскую типографию, он умножил механические способы книгопечатания, отдавал переводить книги, завел лавки в других городах, всячески старался приохотить публику к чтению, угадывая общий вкус и не забывая частного. Он торговал книгами, как богатый голландский или английский купец торгует произведениями всех земель: то есть с умом, с догадкой, с дальновидным соображением...
Здание типографии Н.И. Новикова
Наша книжная торговля не может еще равняться с немецкою, французскою или английскою; но чего нельзя ожидать от времени, судя по ежегодным успехам ее? Уже почти во всех губернских городах есть книжные лавки; на всякую ярмарку, вместе с другими товарами, привозят и богатства нашей литературы. Так, например, сельские дворянки на Макарьевской ярманке запасаются не только чепцами, но и книгами. Прежде торгаши езжали по деревням с лентами и перстнями: ныне ездят они с ученым товаром, и хотя по большей части сами не умеют читать, но, желая прельстить охотников, рассказывают содержание романов и комедий, правда, по-своему и весьма забавно... Любопытный пожелает, может быть, знать, какого роду книги у нас более всего расходятся? Я спрашивал о том у многих книгопродавцев, и все, не задумавшись, отвечали: "Романы!"»
В «Письмах русского путешественника» Карамзин рассказывал о посещении библиотек во Франции и Пруссии, ему нравилось, что за небольшие деньги можно пользоваться книгами по своему выбору и даже брать их читать домой. В России публичных библиотек еще не было. Правда, в книжных лавках можно было взять книги для чтения, но только те, которые не имели спроса и по выбору самого лавочника. Новиков, кажется, первым учредил в Москве библиотеку для чтения. В Петербурге это сделал в 1816 году Василий Алексеевич Плавильщиков, сын московского купца и брат известного артиста. «Его магазин представлял тихий кабинет муз, где собирались ученые и литераторы делать выправки, выписки и взаимно совещаться», — сообщал Ф. Булгарин.
Может быть, Пушкин, выпущенный из Лицея в 1817 году, и заходил в книжную лавку Плавилыцикова, но знаком с ним не был. Зато другого книгопродавца и издателя, Илью Ивано вича Глазунова, Пушкин хорошо знал. В его лавке в Гостином дворе поэт бывал почти каждый день. Глазунов открыл свою библиотеку для чтения в 1824 году. В газете того времени читаем: «Книгопродавец г. Глазунов открыл в собственном доме (состоящем в Бол. Мещанской, противу ломбарда) библиотеку для чтения российских книг, по примеру библиотеки бывшей Плавилыцикова, ныне принадлежащей А.Ф. Смирдину. Может быть, со временем библиотека г. Глазунова достигнет до той степени совершенства, на коей находится библиотека Плавилыцикова, но ныне она составляет едва десятую часть противу сей последней».
В пушкинское время книгопродавцы перестали быть просто купцами и торговцами — они стали посредниками между писателем и публикой, распространителями просвещения. Когда-то Пушкин назвал переводчиков «почтовые лошади просвещения». Это вполне можно применить к издателям-книгопродавцам. Самые образованные из них умели сделать свои лавки своеобразными мужскими клубами. Здесь, в неофициальной обстановке и в любое время можно было ожидать встречи с понимающим читателем, здесь есть с кем повести разговор «высшей образованности», как называл Пушкин беседу, свободно играющую литературными цитатами, отсылками, беседу-игру, игру творческую. С 1817 года излюбленным местом таких встреч стала только что открывшаяся книжная лавка Слёнина.
«К Ивану Васильевичу по Невскому проспекту заходили мимоходом во время прогулки литераторы... — писал старый знаток и любитель книги И.Т. Лисенков. — Поэт барон Дельвиг, издатель "Литературной газеты", бывший у него часто на час, приводил с собою всех своих литературных тружеников на перепутьи по Невскому проспекту к Слёнину, где и отличались один перед другим разными остротами и сарказмами на все им знакомое... Поэты Воейков, Розен, Пушкин и прежние литераторы и журналисты тянулись побеседовать вкупе с Слёниным о прежнем и новом житье-бытье русской литературы».
Слёнина Пушкин хорошо знал. Он был издателем альманаха «Полярная звезда» и дельвиговских «Северных цветов», в его магазине продавались «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Стихотворения» Пушкина. Когда до Петербурга в 1826 году дошло известие об освобождении Пушкина из ссылки, Дельвиг писал ему, что друзья поэта — называя среди них и Слёнина — «все прыгают и поздравляют тебя». Стихотворение Пушкина «Мадонна», обращенное к Наталье Николаевне, написано под впечатлением увиденной в лавке Слёнина старинной копии «Мадонны» Рафаэля. В альбом Ивана Васильевича Пушкин записал стихи «Я не люблю альбомов модных...» — а много ли книгопродавцев могли похвастаться таким царским подарком! Отказываясь от модных дамских альбомов, поэт делает исключение для альбома Слёнина:
Но твой альбом другое дело,
Охотно дань ему плачу...
Вхожу в него прямым поэтом,
Как в дружеский, приятный дом,
Почтив хозяина приветом
И лар молитвенным стихом.
В 1830-х годах в Петербурге взошла звезда книгопродавца и издателя Александра Филипповича Смирдина, бывшего некогда приказчиком у Плавилыцикова и проявившего немалые способности, так что в 1823 году, умирая, Плавильщиков предложил Смирдину, тогда еще молодому человеку, приобрести по дешевке его библиотеку. В 1831 году Смирдин переехал в новое просторное помещение и устроил новоселье своей библиотеки. Газета «Северная пчела» писала: «А.Ф. Смирдин, снискавший уважение всех благомыслящих литераторов честностью в делах и благородным стремлением к успехам литературы, приобретший доверенность и любовь публики богатыми и дешевыми изданиями любимых авторов, старых и новых, и точностью в исполнении своих обязанностей, Смирдин захотел дать приличный приют русскому уму и основал книжный магазин, какого еще не бывало в России. Лет около пятидесяти перед сим для русских книг даже не было лавок. Книги хранились в подвалах и продавались на столах, как товар из ветошного ряда. Деятельность и ум незабвенного в летописях русского просвещения Новикова дали другое направление книжной торговле, и книжные лавки основались в Москве и Петербурге, по образцу обыкновенных лавок. Покойный Плавильщиков завел, наконец, теплый магазин и библиотеку для чтения, и Сленин, последовав примеру Плавилыцикова, основал также магазин в той части города, где долгое время, подле модных тряпок, русские товары не смели появляться в магазинах. Наконец, Смирдин утвердил торжество русского ума и, как говорится, посадил его в первый угол: на Невском проспекте, в прекрасном здании... в нижнем жилье находится книжная торговля г. Смирдина. Русские книги, в богатых переплетах, стоят горделиво за стеклом в шкафах красного дерева, и вежливые приказчики, руководствуя покупающих своими библиографическими сведениями, удовлетворяют потребность каждого с необыкновенною скоростию. Сердце утешается при мысли, что, наконец, и русская литература вошла в честь и из подвалов переселилась в чертоги».
При открытии магазина и библиотеки Смирдин устроил знаменитый праздничный обед, на котором были Пушкин, Вяземский, Жуковский, Крылов и многие другие. Николай Иванович Греч, известный журналист, описывал это событие в письме к своему приятелю: «В прошедшую пятницу, 19 февраля, открыл он сию библиотеку празднеством, на которое пригласил многих литераторов и других любителей просвещения. Крайне сожалею, что вы и некоторые другие, по местным и временным обстоятельствам, не могли быть на сем единственном в России празднестве. Обеденный стол накрыт был в большой зале библиотеки, посреди шкапов, наполненных произведениями нашими и наших предшественников. В шестом часу сели за стол, пестрым строем и пишущие и читающие. Любопытно и забавно было видеть здесь представителей века минувшего, истекающего и наступающего; видеть журнальных противников, выражающих друг другу чувства уважения и приязни; критиков и раскритикованных, взаимно объясняющихся; страстные уверения, усердные обещания, невинные остроты искрились, как шампанское в бокалах».
Звучали не только тосты, но и стихи. Даже граф Хвостов, человек очень добрый, но удивительно бездарный стихотворец при непобедимой своей страсти к сочинительству, прочитал вполне приличные стихи:
Угодник русских муз, свой празднуй юбилей,
Гостям шампанское для новоселья лей;
Ты нам Державина, Карамзина из гроба
К бессмертной жизни вновь, усердствуя, воззвал
Для лавра нового, восторга и похвал.
Лавка Смирдина стала настоящим писательским клубом. Иван Иванович Панаев, литератор и соратник Некрасова, а тогда еще очень молодой человек, вспоминал, как он у Смирдина встретил Пушкина: «Однажды, часа в три, я зашел в книжный магазин Смирдина, который помещался тогда на Невском проспекте в бельэтаже дома лютеранской церкви. В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важными и смелыми приемами, полный, с рыжеватою эспаньолкой, одетый франтовски; другой, среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабским профилем, толстыми выдающимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами. Когда я взглянул на последнего, сердце мое так и замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кипренского.
До этого я никогда не встречал Пушкина. Я преодолел робость, которую ощутил при первом взгляде на этот великий литературный авторитет, подошел к прилавку, у которого он остановился, и начал внимательно и в подробности рассматривать поэта. Прежде всего, меня поразили огромные ногти Пушкина, походившие более на когти. Выражение лица его показалось мне очень симпатическим, а улыбка чрезвычайно приятной и даже добродушной.
Он спросил у Смирдина, не помню, какую-то книгу и, перелистывая ее, обратился к своему спутнику с каким-то замечанием. Спутник, заложив руку за жилет, отвечал громко и, не смотря на Пушкина и потом, с улыбкой обратившись к Смирдину, начал с некоторою торжественностью:
— К Смирдину как ни придешь... — и остановился....
После я уже узнал, что стих, произнесенный Соболевским у Смирдина, был первый стих известного экспромта Пушкина:
К Смирдину как ни придешь,
Ничего не купишь,
Иль Сенковского найдешь,
Иль в Булгарина наступишь».
Панаев неточно цитирует экспромт-шутку Пушкина. Да и не этим определялись отношения литераторов к честному книгопродавцу и издателю. Недаром на торжественном обеде все они решили подарить Смирдину по стихотворению или повести — так получился альманах «Новоселье», на титуле которого изображен литературный обед в библиотеке.
Мы видим перед собой иностранные книжные лавки. Их множество, и ни одной нельзя назвать богатою по сравнению с петербургскими, но зато есть мадам Жанлис и мадам Севинье, два катехизиса молодых девушек, и целая груда французских романов... Их беспрестанно раскупают и в Москве, ибо наши модницы не уступают парижским в благочестии и с жадностью читают глупые и скучные переводы...
К. Н. Батюшков. Прогулка по Москве
Когда в некоторых журналах наших встречаются (а встречаются часто) французские слова и поговорки, вкривь и вкось употребляемые, это всегда приводит мне на память рассказ (Ф. И. — Н. М.) Толстого. Он ехал на почтовых по одной из внутренних губерний. Однажды послышалось ему, что ямщик, постегивая кнутом коней своих, приговаривает: «Ой, вы, Вольтеры мои!» Толстому показалось, что он обслушался; но ямщик еще два раза проговорил те же слова. Наконец Толстой спросил его: «Да почем ты знаешь Вольтера?» — «Я не знаю его», — отвечал ямщик. «Как же мог ты затвердить это имя?» — «Помилуйте, барин, мы часто ездим с большими господами, так вот кое-чего и понаслушались у них».
П. А. Вяземский. Старая записная книжка.